Витька - парень бывалый

Далеко не всегда у меня бывали такие счастливые дни, как в тот раз, когда в кармане лежала красненькая десятка, которую я мог, не советуясь ни с кем, истратить, как захочу.

Ясно светило солнце, от легкого дуновения ветерка, словно живые, трепетали листья пальмы. Призывно звучала музыка в кафетерии «Лето».

«Разве зайти побаловать себя»,— подумал я, переступая порог кафетерия, и запустил руку в карман.. Пальцы забегали по углам кармана, но, увы, их лихорадочная дрожь не могла отыскать заветную десятку. Ее как не бывало.

Я мгновенно покрылся потом, во рту пересохло. Совершенно ошеломленный, стоял я в дверном проходе. Выходившие и заходившие в кафетерий люди толкали меня, но я ко всему на свете был безучастен.

—           Вам плохо, молодой человек? — осведомилась пожилая женщина.

«Хуже и быть не может»,— подумал я, а вслух сказал: «Спасибо, ничего». Вот именно, ничегошеньки! Ни гроша,— горестно констатировал я.

Когда я снова сунул руку в карман, указательный палец проскочил за подкладку пиджака. Мгновенно я расширил дыру, поймал двумя пальцами злополучную десятку и, зажав ее в потной ладони, решительно вошел в кафетерий.

Стараясь походить на человека бывалого, я развязано подошел к буфетной стойке и стал разглядывать закуски. Еще не успел я решить, что именно мне следует взять, когда буфетчица критически скользнула взглядом по моей физиономии и спросила:

—- Что вам подать, молодой человек? Водички сладенькой?

Насмешливый тон буфетчицы больно уколол мое самолюбие.

Я не собирался пить спиртного, но, задетый за живое, вдруг решил: «Всю десятку до копейки истрачу, а срежу буфетчицу под самый корень».

Я облокотился, завел ногу за ногу и с деланной небрежностью сквозь зубы процедил:

—           Коньяку сто пятьдесят...

—           Три звездочки?— несколько озадаченно спросила буфетчица.

—           Терпеть не могу его.— От кого-то я слышал, будто этот коньяк пахнет клопами, а лучшими считаются армянские коньяки, потому с видом знатока я заявил: — Армянского... Семь звездочек!

— Может быть, и пяти звездочек достаточно? — усмехнулась буфетчица.

—           Я сам знаю, что мне пить!

—           Еще бы, конечно! Но у нас больше пяти звездочек не бывает.

—           Ну хорошо,— снисходительно согласился я. Наливайте какой есть и потом разбавьте коньяк шампанским, да парочку трюфелей мне...

Насчет трюфелей я как-то выпалил неожиданно, сам толком не зная, что это такое,— не то лесная дичь, не то сорт конфет.

Обиднее всего было то, что мои слова, будто горох от стенки, отлетали от буфетчицы, не производя на нее никакого впечатления. Я видел, как, наливая коньяк, она по-прежнему насмешливо на меня посматривала.

Отхлебнув из стакана, я вначале задохнулся, потом закашлялся, так как никогда в жизни не пил спиртного. Кое-как придя в себя, я поставил стакан с коньяком, решив расплатиться и тут же исчезнуть. Не глядя на буфетчицу, я протянул ей деньги.

—           Вы что мне даете? — с негодованием сказала она.

Я взглянул и ужаснулся. Вместо десятки я увидел

какую-то вчетверо свернутую квитанцию. От ужаса я снова взял стакан, отхлебнул и поперхнулся.

—           Платите, гражданин. С вас пять рублей двадцать копеек.

Я принялся шарить в карманах, заведомо зная, что ничего там не отыщу и лихорадочно соображая, как мне теперь выпутаться из глупейшего положения.

Предложил было оставить в залог свой пиджак, но буфетчица отчеканила: «Такую робу мне даром не нужно».

Наконец договорились, что я оставлю здесь модные босоножки, истинным владельцем коих был мой старший брат, уехавший в командировку.

Чтобы не оставить меня босым, гардеробщик выдал старые домашние тапочки без задников.

—           Совестно же в таких по городу идти,— заикнулся! было я.

—           Ничто тебе не и сделается. Пить без денег ему не совестно, а тут, вишь ты, совесть его насквозь пронимает. Шагай отсюдова поскорее,— посоветовал дед и отвернулся.

Пришлось шагать. Я пониже опусти брюки, чтобы побольше прикрыть шлепанцы, но они нахально рвались напоказ.

Не прошел я и ста метров, как увидел Люську Горнакову. Уж вот кого я меньше всего хотел бы встретить! Мысленно я не раз представал перед ней то космонавтом, только что вернувшимся с Марса, то знаменитым хоккеистом, забившим канадцам, пять шайб подряд под всеобщее ликование и рев болельщиков. Л теперь вдруг появиться перед ней в этих дурацких тапочках!

Самое интересное что,  я хотел шмыгнуть в сторону, но было поздно.

—           Привет, Витя! — взмахнув рукой, крикнула Люська и подошла ко мне.

—           Привет,— ответил я, старательно прикрывая штанами тапочки.

—           Отчего ты такой кислый?

«Побыла бы ты в моем положении, небось скисла бы»,— подумал я, но вслух сказал:

—           Да нет, ничего. Тороплюсь, понимаешь.

—           А куда, если не секрет?

-— В секцию...

—           В какую секцию?

—           Ну в эту, как ее... в боксерскую,— соврал я.

— Молодец, Витюха. Бокс и хоккей спорт отважных,

поздравляю тебя.

—           Спасибо. Ну я пошел. Пока.

—           Бывай, Витек, - улыбнулась Люська и подала мне руку.

Все мои горести теперь казались мне сущим пустяком. Главное, Люся не заметила на мне рваные шлепанцы, и я избавился от необходимости объясняться с ней по этому поводу.

С трудом я раздобыл десятку и уже весело возвращался в кафетерий, чтобы выкупить, босоножки, как вдруг у самых дверей рыжий небритый детина обратился ко мне:

—           Дай закурить, чувак.

—           Я не курю.

—           Ну одолжи рупь.

—           Нет у меня.

—           Во врет! А десятка в руке у кого?

От изумления я открыл рот и разжал кулак с десяткой. Не успел я прийти в себя, как рыжий детина с ловкостью обезьяны, будто языком слизнул у меня с ладони десятку и мгновенно исчез в толпе.

Я готов был разреветься. Молча поплелся вдоль улицы и неожиданно вышел к товарной станции.

-              Витька! — услышал я.— Газуй сюда! Ну чего уставился? Подруливай живее.

Я подошел к знакомому парню.

—           Хочешь заработать? — сказал он.— Ночью разгрузим картошку, и потребсоюзовец обещает заплатить по четвертаку на брата. Понял?

Еще бы мне в таком положении не понять неожиданного счастья, свалившегося на мою голову.

На другой день, едва открылся кафетерий, я расплатился с насмешницей-буфетчицей.

Отдавая мне босоножки, она опять-таки съязвила:

—           Может, коньячку выпьешь? Или мамке понесешь остатки заработка?

Я молча выслушал насмешку и не нашелся, что ответить.

Вечером, чтобы не оказаться в роли лгуна перед Люськой, я записался в боксерскую секцию.

...Через три года, когда на городских соревнованиях я занял первое место среди боксеров своей весовой категории, мы весело шагали с Люськой, взявшись за руки. Я пригласил ее вместе поужинать.

—           А вот, кстати, тут и перекусим,— кивнула Люся на злосчастный кафетерий, причинивший мне столько неприятностей.

-— Нет, нет! — запротестовал я, отмахиваясь обеими руками.

Люся хитро улыбнулась, и я понял, что ей все известно о моих приключениях.

После ужина, едва мы вышли из кафе, как я услышал:

—           Слушай, чувак, займи рубчик, а?

Я глянул и буквально остолбенел. Передо мной стоял тот самый рыжий детина, который три года назад сцапал у меня десятку.

—           А может, тебе десятку дать? — спросил я.

—           Давай,— согласился рыжий, не уловив иронии и протянул руку.

От удара снизу по челюсти рыжий клацнул зубами и откатился, но тут же, разъярившись, полез на меня. Я увернулся от удара и еще раз влепил ему в подбородок. Рыжий упал. Потом, подхватившись, растерянно моргая спросил:

—           Ты че?

—           А ничего. За десятку рассчитываюсь. Считай, что за тобой осталось только восемь рублей.

Рыжий понял все. Сорвавшись с места, он кинулся наутек. А Люся, как только мы отошли от кафе, поцеловала меня.

Г. Смиренов
«17» июля 1990 года

вернуться в раздел